Предлагаем отрывок из повести известного польского писателя- фантаста, философа, футуролога, человека со своим мнением по многим вопросам бытия.
Станислав Лем
ПОВТОРЕНИЕ
Случилось так, что ко двору короля Ипполипа Сармадского прибыли двое миссионеров- конвертистов, чтобы возвестить об истинной вере.
Ипполип же вовсе не был похож на других королей. Во всей галактике не нашлось бы монарха, который столь охотно предавался бы размышлениям. Будучи еще ползунком, он уже играл золотыми минимозгами и строил из них вольнодумные самодумки и так наслушался мудрецов, что когда пришел час его коронации, хотел сбежать через окно из тронного зала и поддался лишь аргументу, что другой
на его троне может оказаться намного хуже. Ипполип был уверен, что хороший правитель не тот, кого подданые хвалят или ругают, а тот, которого никто не замечает.Король был приверженцем экспериментальной философии, в которой признается истиной не то, что сумеешь сказать, а то, что тебе удается сделать. А потому оба отца-конвертиста без боязни могли предстать перед Ипполипом. И безмерным был их радостный ужас, когда они поняли, что король не то что о боге - вообще ни о какой религии еще не слыхал. Они знали
, что им прийдется возглашать слово божье in partibus infidelium (в землях неверных), но такого они не ожидали. Разум Ипполипа в вопросах религии был чист, как неисписанная страница, так что почтенные миссионеры просто на месте не могли устоять, так им не терпелось обратить короля в истинную веру.Они сразу же уведомили его о существовании всемогущего творца, который в шесть дней сотворил мир, а на седьмой отдыхал, о хаосе, который перед тем летал над водами, о прародителях, их грехопадении, изгнании из рая, об избавительном пришествии мессии, о любви и милосердии, а король пригласил их из зала аудиенций в свои покои и принялся донимать ехидными вопросами, на что те отвечали с терпеливым пониманием, зная, что сомнения эти происходят не от ереси, а лишь от неведения. Ипполип, захваченный врасплох откровениями, которые ему пришлось впервые в жизни слышать, требовал по нескольку раз повторять рассказ о сотворении мира, который прямо-таки одурял его своей новизной.
Он все переспрашивал, вполне ли святые отцы уверены, что бог сотворил мир для того, чтобы его заселить? Не могло ли случиться так, что творение было направлено на какие-то более отдаленные цели, а жители божьего здания поселились в нем ненароком, между делом? Действительно ли только их имел в виду бог, когда принимался за работу?
А миссионеры, сдерживая невольное возмущение, вызванное этой безграничной, а потому и безгрешной наивностью, отвечали ему, что бог создал мир для детищ своих, потому что, будучи воплощенной любовью, ничего не имел в виду, кроме их счастья.
Известие о такой сильной привязанности бога к сотворенным произвело на Ипполипа огромное впечатление.
Некоторые трудности вызвал вопрос о сатане. Тут король повел себя несколько необычно для новообращенного. Он удивился не тому, что господь терпит сатану, а тому, что церковь им пренебрегает. Это получается примерно как с канализацией, - говорил он. - Неэстетично, однако необходимо. Если бы не было сатаны, богу пришлось бы самому присматривать за адом, а это плохо вязалось бы с его безграничной добротой.
Всегда удобней выделить кого-нибудь другого для подобных дел. А при нынешнем порядке вещей без пекла не обойтись - в противном случае нужно было бы с самого начала проектировать мир иначе. А потому церкви следовало бы официально признать сатанинскую необходимость. Но в конце концов златоусты кое-как одолели королевское предубеждение, вывели мысли обращаемого в чистое русло, и Ипполип на двадцать девятом дне поучений принял благую весть, растрогавшись прямо до слез, а два миссионера, тоже взволнованные, подарили ему красиво переплетенный том Писания, благословили его и двинулись в путь к новым трудам и подвигам. А король на три недели заперся в своих апартаментах, совет не созывал, докладов не слушал, раз только послал за столяром, потому что под ним подломилась ступенька библиотечной стремянки.
Но однажды утром он вышел в сад, взирая на все до мельчайшей травки новым взглядом как на божье дело, а вернувшись во дворец, велел послать самого Королевского Онтолога за славными конструкторами
- омнигенериками Трурлем и Клапауцием, чтобы они явились к нему - и немедленно!Вскоре они прибыли, запыхавшись - так подгонял их достойный посланец,
- склонились перед троном и ждали королевского слова, причем Клапауций незаметно ткнул Трурля в бок, напоминая ему о том, что говорил перед отъездом, чтобы вперед не выскакивал, а каждое слово трижды обмозговывал прежде чем произнести. А лучше, чтобы помалкивал, а он, Клапауций, берет всю аудиенцию на себя.- Здравствуйте, дорогие мои, спасибо, что так быстро явились, - приветствовал их Ипполип и предложил садиться.
- Слушайте меня внимательно, ибо великое дело я задумал, и успех его зависит от ваших сил и способностей.
Недавно посетили меня два иноземных пришельца, и от них я узнал, что космос вовсе не бесхозная вещь и что у него есть автор. И этим автором является бог, персона, как мне объяснили, в высшей степени симпатичная, в которую я уверовал без всяких сомнений, чего и вам желаю. Завтра я издам эдикт, по которому каждый из моих подданных получит экземпляр Святого Писания в кассетной записи, но вас я вызвал не по этому вопросу. Теперь я уже знаю, что мир не сам по себе появился, а был создан творцом самолично как жилье для существ, им же созданных. И коль скоро бог сделал свое дело, то и я свое обязан совершить. Пришельцы, которым я обязан своим обращением, горячо убеждали меня, чтобы я в первую очередь заботился о своем спасении, и я выслушал их не прерывая, ибо это было бы невежливо, но думал я совсем о другом. Я не таков, чтобы прежде всего думать о себе. Ведь все сущее неизмеримо важнее меня! И всеобщему благу хочу я посвятить остаток своих дней. Я, конечно, читал, достопочтенный Трурль, твою книгу "Impossibilitate felisitationes entium sapientum" ("О невозможности насыщения счастьем разумных существ"), но
она меня особо не взволновала - нет ничего удивительного, что в скверном мире и живется не слишком хорошо.Последним возражением, которое я выдвинул, прежде чем уверовать в бога, было обращенное к нам совершенство строения Вселенной. Тогда я рассудил, что если это все само разогрелось, раскрутилось и разлетелось во все стороны, то ни к чему нельзя предъявить претензий за возможные недоделки и ошибки и, таким образом, в дефектах бытия не заключена никакая проблема. Теперь же, когда я верую, я больше мыслить так не могу. Для меня изменилась сама сущность вещей. Я верю и не сомневаюсь, что творец бесконечно добр, что он безгранично нам симпатизирует, что он хотел сделать все как лучше, будучи максималистом, но я не верю, что невозможно было сделать это еще лучше.
- А дали вы, ваше величество, это понять своим духовным восприемникам? - спросил Клапауций как можно дипломатичнее.
- Что? Нет. Во-первых, я не хотел их обидеть, а во-вторых, не видел смысла выдвигать им возражения такого рода. Ведь они специалисты в области теологии, а не технологии, меня же интересует как раз эта, вторая сторона бытия. И я тем более не сказал им ничего, потому что не собирался вдаваться в бесплодное критиканство, но как поборник экспериментальной философии, хотел засучить рукава
и взяться за дело. Признаюсь, поначалу мне пришло в голову подремонтировать одних только сотворенных, потому что и работы тут немного, и экономия материала заметная, если принять во внимание средний интеллект, но тут я вспомнил о твоем сочинении, дорогой Трурль. Ты ведь тоже не трогал Вселенную, а только хотел улучшить ее жителей. Извини меня, уважаемый, но тут ты перевернул все вверх ногами. Подгонять квартирантов под квартиру- вещь неслыханная. Я же поставил перед собой обратную задачу. Я собираюсь создать альтернативное бытие.- Значит, ваше величество пожелали вложить в космическое дело капитал, а нас назначить главными производителями работ?
- Ты верно все понял, достойный Клапауций. Я знаю, что создать новый мир, - это не то, что поставить новый амбар, но я не боюсь объективных трудностей. Если бы создание Вселенной было бы таким легким, как изготовление горшка, я и сам бы за него не взялся, да и вас утруждать не стал бы.
- Простите, ваше величество, - сказал Клапауций, - но мне не совсем ясно, как можно считать себя верующим, желая сконструировать мир, противоречащий принципам твоей веры?
- Почему же противоречащий? - удивился Ипполип. - Просто другой. Разве ты видишь в моем замысле противоречие?
- Мне кажется, да.
- Ты ошибаешься, и сейчас я объясню тебе твою ошибку. Веришь ли ты в летательные аппараты?
- Верю, потому что они существуют.
- А в алгебру веришь?
- И она существует. Верю. Но ведь в ее существовании можно и лично убедиться, на опыте.
- Ну, ну! - усмехнулся король. - Вижу, на какой мякине ты меня хочешь провести, но это у тебя не выйдет. Ведь ты веришь также и в то, чего не проверял и не сможешь проверить никогда. Например, в существование таких больших чисел, что наверняка не удастся их исчислить, или в солнца, которых ты никогда не увидишь. Не так ли?
- Разумеется.
- Вот видишь. Так вот, если ты веришь во все это, разве это помешает тебе построить небывалую летающую машину или разработать новую алгебру. Разве существующая алгебра запрещает тебе выдумать другую?
- Нет, государь, но ты сам говорил, что бог создал мир из любви к сотворенным. И, создавая новый мир, ты отвергаешь божественную любовь.
- Nego consequentam! Ничего подобного! Предположим, отец построил тебе дом. Если ты построишь рядом с ним другой дом, разве из этого вытекает, что ты перестал уважать отца или же пренебрег его милостью? Ты, любезный, спутал божий дар с яичницей! Никакой связи я не вижу между моим предприятием и милостью всевышнего. Ну, убедил я тебя?
- Но ведь ты отвергаешь дар, совершенный согласно твоей вере. Разве не так?
- Почему же отвергаю? Разве я сказал, что хочу оставить этот мир? Я хочу только произвести эксперимент, вот и все.
Кроме того, я не забываю, что я тоже часть творения, а от себя я отказываться не собираюсь.
Клапауций молча поклонился и, видя, что Трурль собрался раскрыть рот, ловко лягнул его в щиколотку. Король, который ничего не заметил, продолжал:
- Перейдем к исходным данным. Еще в бытность мою инфантом говорили мне наставники, что мир существует сам по себе, а мы, хотя и внутри его, тоже сами по себе. Он не заботится о нас и не вредит нам умышленно, потому что не к нам обращен фасадом. Если мир - это кладовая, то построена она наверняка не для мышей, которые в ней жируют. А коль скоро она для них не предназначена, то нечего удивляться, что полки слишком высокие, что можно утонуть в крынке молока и что по углам попадаются несъедобные субстанции.
- А как насчет мышеловки, ваше величество? - не выдержал Трурль. Ипполип усмехнулся.
Ты имеешь в виду дьявола? Это, дорогой Трурль, экстремист, без которого обойтись невозможно. Дьявол в божьем творении то же самое, что регулятор в паровой машине - без него все разлетелось бы на куски!
Соображаешь? В известном высшем смысле плюс сотрудничает с минусом, а ход равномерен, покуда противоположные импульсы уравновешиваются. Ну, об этом когда-нибудь в другой раз поговорим. Итак, меня убедили в том, что существует некто, бесконечно добрый, кто построил нам космические квартиры и позаботился, чтобы квартиры были обращены к обитателям парадной стороной. Все в божьем деле для блага его обитателей, все подогнано точно по размеру, а если что давит, жмет или даже обдирает кожу, то в этом также видно проявление божьей благодати, только ничтожный жилец не может самостоятельно в этом разобраться. Теологи ему в этом помогают: бытие, воплощенное в материи есть дидактический сегрегатор или, собственно, гумно, где отсеивают злаки от плевелов. Поскольку я люблю процесс учения, меня радует устройство мира в виде университета с конкурсными экзаменами.
Однако едва добрые отцы-миссионеры покинули меня, я с беспокойством подумал, что, очевидно, не только этот мир, а и любой другой следует считать даром любви всевышнего. Представьте себе мир, в котором все болит. Кто там помыслит хотя бы буковку - застонет, а кто весь алфавит - так уж почти помирает. Даже если о боге подумает, и то как будто из него живьем ремни режут. И пусть они там вопят, так что солнца сотрясаются и окалина как чешуя сыплется у них с перегретых боков. Что из того? Разве нельзя хвалить и такой мир, считая что боль благодатна, потому что приводит в рай, а при случае напоминает об аде и тем отвращает от греха? И можно ли придумать такой чудовищный мир, чтобы уже никто не мог назвать его следствием бесконечной доброты творца? Даже если бы это был сущий ад, то и тогда можно было бы утверждать, что это только макет, а настоящий ад где-то в другом месте и намного хуже. Поди докажи, что это не так! А потому, как видите, можно ввести теодицею (раздел богословия, призванный увязать существование зла в мире и безграничную доброту бога) в любой тип мира и провозгласить, что тот, кто доверяет творцу даже тогда, когда от этого доверия пух и перья летят, зарабатывает себе этим вечное блаженство. Но ведь похвалы, которые ко всему подходят, стоят немного
...- Говорил ли король и об этом своим духовным отцам?
- К королевским словам следует прислушиваться внимательно, милейшие. Я говорил вам о том, что пришло мне в голову уже по отъезде духовных отцов! Так вот, я думаю, что наш мир не единственный. Некоторые доводы в пользу этого можно найти и в Писании. Возьмем хотя бы страшный суд. Последний суд, ибо, в общем, после него ничего интересного или принципиально нового не произойдет. Но как же так? Неужели после подведения баланса вы уже никогда ничего не стали бы предпринимать? В это трудно поверить. Настоящий творец не удовлетворится одним вариантом. Конечно, не совсем удачные миры ставят перед ним сложную проблему: сохранить плохое или уничтожить недоброе, а по какому праву? Мне кажется, он поначалу пробовал делать какие-то исправления в виде так называемых чудес, а потом оставил все как есть.
- А слыхали ли вы, ваше величество, об отступничестве и ереси?
- Ну что ты пристаешь ко мне с такими вопросами? Можно подумать, что я уже стою перед епископальным судом. Разумеется, я слышал об отступниках, но они исходят из неприязни к творцу, а я, наоборот, хочу оказать ему помощь.
- Государь, промолвил Клапауций, деликатно покашливая, - мы оказались в сфере в высшей степени тонкой, прямо-таки щекотливой теологической экзегезы (толкование произведения в соответствии со смыслом, заложенным в него самим автором).
Боюсь, что ваше величество вызвали не тех специалистов.
Ты ошибаешься, потому что я не собираюсь ни отступать от веры, ни реформировать ее. Я стремлюсь не к ревизионизму, а к творчеству.
- Но ведь...- начал было Трурль, но Клапауций незаметно наступил ему на ногу, а сам, склонившись перед королем, спросил:
- Ну, хорошо. Какой же мир ваше величество изволит заказать?
- Это, собственно, и надо обдумать. Теологи говорят, что бог придал своему произведению две особые черты или же два ограничения. Одно из них помещено им вне сотворенных, а другое - в них самих. Бог все слышит, но не отвечает. Присутствует, но не являет нам себя, так что контактировать с ним нельзя. Раньше как-то еще общался, а теперь перестал. Это первое. Другой запрет таков: бог - инженер, который создал других инженеров, уже с самого начала ограничив их так, чтобы они не могли конкурировать с ним. Учителя показали мне это на примере Вавилонской башни. Я попытался сбить их с панталыку, но они не поддались. Но разве соревнование должно всегда исходить из низменных побуждений? Создатель нового лекарства изобретает его не для того, чтобы отодвинуть в тень создателя лекарства уже существующего, а лишь для того, чтобы уменьшить страдания людей. Почему же творец нового мира должен измышлять его назло творцу мира уже готового?
Послушать достойных отцов, так бог подозревает всякого, кто хочет вступить с ним в творческое соревнование, в грешных намерениях и ведет себя как будто какой-нибудь примитивный завистник! Я же считаю, что бог гораздо более скромен и потому более благожелателен, чем представляется теологам. Произведение больше говорит о творце, чем любой пенегирик. Если внимательно приглядеться к миру, видно, что он сотворен в высшей степени скромно, даже анонимно. А разве бог не в состоянии поставить свой фирменный знак на каждой былинке? Не комментарий (а Писание есть только комментарий к Творению), не продиктованные третьим лицам заповеди, а непосредственное доказательство авторского исполнения!
Я склонен считать сдержанность, скромность божью основной причиной этой космической анонимности, доводящей теологов до головной боли. Бог затаил свое авторство так мастерски, как будто его вовсе не было. Как будто нечто подобное мог создать случай! Бог спрятался, потому что хотел спрятаться. Вот это я уважаю! Это по мне! Но тут они на меня накричали. По их, выходит, что бог дает нам своим примером урок любви, а спрятался, чтобы дать нам полную свободу. Вроде как если садовник на виду, то на яблоню никто не полезет. Ну, а с другой стороны, если кто воспользуется этой свободой до отвала - его черти заберут.
Какая-то сомнительная выходит педагогика. Давать затем, чтобы никто ничего не брал - зачем же тогда давать? А если кто берет не от испорченности, а по инерции? Если кто свободен не как стихия, а как выбитая ось, которая вихляется во все стороны, потому что уж такой у нее расхлябанный характер?
Так я спросил у патеров, а они отвечали, что тот, кто задает такие вопросы, впадает в безумие или грешит, то есть он или болван, или негодяй, что же касается господа бога, то ему лучше знать, что и как нам надо делать.
Возможно. Допустим. Господа бога я касаться не буду, но от вас подобных оправданий не приму. Говорю это вам заранее, чтобы потом не было никаких недоразумений. Даю вам все полномочия, творите мир смело, но не как-нибудь. Все должно быть выполнено солидно, с регулярной оптимизацией, а не со случайной... Понимаете, к чему я клоню? Нерегулярный оптимизатор - это сатана, он действует как регулятор- провокатор, ибо он сначала совращает ко злу, а потом подставляет бездну.
Прошу вас избегать такого экстремизма.
- Если обобщить речь вашего величества, то исходные данные получаются такие, - сказал Клапауций. - Поскольку бог заблокировал связь, то мы ее откроем. Поскольку он был авторитарным централистом, нам нужно творение демократически децентрализованное. Демократия же означает равенство, значит, каждый житель новой Вселенной сможет сотворить себе миры, кто какой захочет? Я правильно понял?
- Избави бог! - вскричал Ипполип. - Совсем не так! Неужели я мог бы начать демократическое сотворение с точных указаний? Разве не было бы это contraductio in adjecto? Я удивляюсь тебе, Клапауций, что ты мог обо мне так подумать.
Я не считаю, что бог совсем закрыл для нас возможности для творения, потому что в противном случае я и сам не смог бы приняться за работу. Я пока не настаиваю на связи, сначала вы населите мне этот новый мир, а потом посмотрим, есть ли там с кем поговорить. Дух духу рознь, а вы, мои дорогие, столько их успели насоздавать, что сами хорошо об этом знаете. Легко дать к себе доступ какой-нибудь сфрустрованной и закомплексованной личности со сплошными претензиями и рекламациями. Труднее не напортачить.
- Ну, я прямо не знаю... - пробормотал Клапауций. - Ваше величество дает нам полную свободу проектирования? И мы должны сотворить мир, совершенный по нашим представлениям?
Ээ, э... как бы это сказать, чтобы не оскорбить слух вашего величества... Это же выходит дуумвират, а не триумвират, если мы должны сделать все, а милостивый король - ничего.
- То есть как? Как это ничего? - рассмеялся король. Ведь это я буду решать, удалось ли вам творение или нет...
..............................
...( после демонстрации первого варианта, не понравившегося королю - ред.)...
...- Значит, так? Ну тогда выдумайте что-нибудь получше,
- уже не на шутку разгневался король Ипполип. - За этим я вас и вызвал! Почему у вас существа, которыми вы заселяете пробные вселенные, точь в точь такие же, как и мы?- Его величество король изволит намекать, что мы занимаемся плагиатом? - промолвил в ответ Клапауций, сдерживая растущее возмущение. - Что ж, государь прав. Но следовало бы его величеству знать, что делаем мы это не от недостатка, а от избытка знания. Ничем не возмущаемый покой сохраняется только в неразумных сообществах. Крутятся они там, как в улье, не жалуясь на экзистенциальное неравенство. Никаких раздоров, никаких вредных нововведений, только гармония и порядок. Мы не заполняем наших миров такой гармонией, потому что сам король возразил бы, что это гармония от безмозглости. Королю нужны вселенные, полные разума. Того же желает, бог знает почему, каждый творец. Но ведь разум - это ненасытность, потому что он создает бесчисленное множество возможностей для деятельности, которые часто взаимно друг друга исключают. Орел у разума - гениальность, решка - чудовищность, потому что он свободен внутри себя без границ в обе стороны. Ясное дело, высшую гармонию разума можно запрограммировать. Программа, проявляющаяся подсознательно, пропитывает сознание самыми возвышенными стремлениями. Однако все почему-то отвергают гармонию, потому что она, видите ли, навязанная, ненатуральная, поддельная, поскольку пришла она с перфокарты, а не развилась спонтанно. Дух просветляется оттого, что просвещают его тайком подсунутые идеалы. А это уже заводная игрушка, несвободное развитие бытия! Что ж, можно ввести две противоположно действующие программы: одну - совращающую, другую - наставительную, чтобы разум мог самоопределяться в их столкновении и конфликте, но нам возражают, что и это не подходит, потому что хотя распутье и существует, но концы путей предопределены заранее. В таком выборе свободы и самоопределения не больше, чем у штанов: гравитация тянет их вниз, а подтяжки - кверху. В философских сочинениях можно встретить утверждение, что дух прежде всего должен быть свободным. Что же такое свобода? Бесконечность шансов? А где же ее больше всего, как не в безмерности? Там, где возможно все, потому что ничто заранее не запрещено?
Разумеется, и такое можно сконструировать. Но тогда вместо чудесных свершений мы погрязнем в блужданиях. Потому что задание обусловлено кричащими противоречиями. Мы должны создать широкую узость, сытый голод, святой грех, вершину, с которой нельзя упасть, а поскольку нас ничто не сдерживает, то мы должны одарить сотворенных океаном свободы, чтобы они добровольно черпали из него по капельке.
Хотя никто не заказывал у нас до сих пор вселенной, но осмелюсь заметить, что у нас было достаточно весьма требовательных клиентов, таких разборчивых, что они оказывались строже в оценке наших произведений, чем произведений природы.
Поэтому в нашей мастерской висит плакат, обращенный к заказчикам, который гласит: "Уважаемый клиент! Прежде чем начать обвинять нас во всех грехах, приглядись к произведениям, исполненным природой, посмотри на себя и подобных тебе. Почему ты не пренебрегаешь ими так же, как тем, что заказал у нас?
У них ты называешь каждый дефект результатом искушения, первородного греха; ошибкам, допущенным в них, ты придаешь высокий смысл приговора небес, трагедии, тайны, может быть, позорной, но великой, а потому все-таки возвышенной. То, что существует, ты всегда немножко уважаешь, даже если оно ни к черту не годится, а то, что предлагаем мы, не заслуживает ни малейшего уважения, поскольку появилось не из неведомой бездны, а только от нашей счетной линейки и угольника"...
... - То, что существует, мы отбросили полностью! - сообщил ему Трурль. - Если можно так выразиться, мир первоначально был навязан сотворенным без всякой предварительной консультации, поскольку творец решил их, сотворенных, этим миром раз и навсегда осчастливить. А что если они желают быть осчастливленными не по его методике, а совсем по другой? Или вообще хотят отказаться от финального счастья? А может, в один момент хотят, а в другой - не хотят? А может быть, один по этому поводу придерживается одного мнения, а другой - другого? Что тогда? Авторитарно навязывать конформизм? Четко обозначить дороги в рай и ад, стричь всех под одну гребенку, карать непокорных оригиналов и награждать оппортунистов?
Мы поступили совершенно иначе. Сначала мы выбросили из вселенной материю, пространство и время.
- Не может быть! - король был поражен. - Зачем? И что вы дали взамен?
- Зачем? - Трурль потряс головой. - Затем, что дух хочет, а не может, а материя может, но не желает. Лучезарный король этим озадачен? Но это же само бросается в глаза! Что можно себе представить расточительнее космоса? Миллиарды миллиардов огней, горящих и тлеющих в вечности - и что из того? Что это дает? Чему это служит? Богу? Но ведь его вечное сияние не измеряется в люменах и светит в ином измерении! Может быть, нам? Тоже мне служба! Материя может много, разумеется; если бы не могла, то и нас не было бы, но из такого разбазаривания сырья, вулканического растранжиривания, после стольких ошибочных, путаных, эпилептических мучений она рождает щепотку здравого смысла! К чему такой размах? Для драматического эффекта? Но ведь сотворение не спектакль?
А дух, в свою очередь так увязший в материи, закованный в ней трагикомический узник! Рвется вон из тела, а в это время тело его рвет и само нарывает, пока не распылится или не растечется... С этической точки зрения это непристойно, а с эстетической - отвратительно. И потому мы выкинули материю - идиотку и духа- узника, решив создать нечто осредненное между их крайностями. Наш материал - аматерия. Nomen omen! Amo, Amas, Amat, не так ли? Ars amandi - не какая-нибудь там прана, дао, нирвана, студенистое блаженство, равнодушное безделье и самовлюбленность, а чувственность в чистом виде, мир, как эмоциональная привязанность молекул, уже при рождении хозяйственных и деловитых.
Электроны, протоны у нас вращаются вокруг друг дружки не от того, что есть силы, кванты аматериального поля, а от того, что просто любят друг друга! Теперь понимаете, что поступками материального существа движет не физика, а симпатия. Вместо трех законов Ньютона - притяжение нового типа: сочувствие, забота, любовь. Вместо закона сохранения количества движения - правило сохранения верности, что же касается теории относительности, то чувства вообще относительны, только у нас вместо наблюдателя - возлюбленный, а вместо факта - такт...
...............................
... Мы ничего не повторили и никому не подражали, когда создавали новый мир, - и вот результат. Мы создали мир, непохожий на наш, вот мы его и не понимаем.
- Что ты мне тут рассказываешь? А разве господь бог кого-нибудь копировал? Ведь он, как известно, творил из ничего!
- Только сам мир, ваше величество, а не райских поселенцев!
Тех, если помните, "по своему образу и подобию". Примерно так он их смоделировал. И не случайно. Подобие сотворенных своему творцу - главное условие удачного творения! Чем сильнее отличается творец от своих детищ, тем меньше его разумение о том, кого же он сотворил, что они чувствуют, мыслят и каковы их намерения. Ваше сами в этом только что убедились. Кто ликвидирует подобия, тот уничтожает оплот взаимопонимания. Если мы сами ни в чем не напоминаем сотворенных нами, то не можем и понять, кто, как, почему и зачем что-то делает, а в первую очередь - почему он делает это так, а не иначе. Речь тоже ничего не объяснит, потому что основана она на подобиях, а их тут нет. Если у нас нет никаких органов,
подобных органам сотворенного, если его телесность ни в чем не соответствует нашей, если его время - не наше время, а его пространство - не наше пространство, то оба наши мира ни в чем не совпадают и даже нигде не соприкасаются. Так мы можем по невежеству создать мир наиужаснейших мучений, и при этом у нас не хватит воображения даже представить, что мы сотворили. Существа, совершенно отличные от творца, для него совершенно непроницаемы и непостижимы.Я считаю, что это первый закон творения миров, его неотделимая антиномия. Либо мы сотворяем понятных нам, и тогда они должны быть богоподобными, либо создаем непохожих, судьбе которых не сможем даже посочувствовать, ибо она останется для нас непроницаемой тайной...
..................................
...Тогда Трурль поднялся с мира, на котором сидел, и, вынув из-за пазухи небольшой клочок бумаги, сказал:
- И я тоже не тратил попусту эти последние дни, государь. Позвольте представить Вашему величеству результаты моей работы.
- Подожди, - прервал его король. - Один из моих советников так мне вчера сказал: если мир выйдет у нас лучше, чем у господа бога, тогда он выиграл, потому что это значило бы, что он наделил нас, сотворенных, неограниченными творческими возможностями. Если же мир нам не удастся, то выходит, что он нам этого всемогущества не дал, потому что не захотел.
Итак: если выиграем, то проиграем, а если проиграем, то, как раз и выиграем! Ведь выиграть мы можем только за его, за божий счет, в то время как, проиграв, мы проявим немощность, которую он нам придал, и эту немощность мы возвратим ему с протестом, что мы жертвы дискриминации при сотворении мира!
Что скажете?
- А! Софизмы! - Трурль сунул королю под нос свою бумажку и при этом забылся до такой степени, что, желая до конца унизить Клапауция в монарших глазах, потянул короля за обшитый горностаем рукав:
- Вот, взгляни сюда, государь! Это проведенное мною формализованное, то есть окончательное доказательство невозможности сотворения мира!
- Да? Ну? - изумился монарх. - Что я слышу? Так ты действительно доказал, что нельзя?
- Да, государь. И без всяких натяжек. Нечего и стараться - вот расчеты.
Король вытаращил глаза:
- А как же, однако, все это? - развел он руками. - Мир-то существует...
- Что ж, - пожал плечами Трурль. - Уж такой это мир...
Я- то имел в виду совершенный...
